"НЕЗАДАЧЛИВЫЙ КОРОЛЬ ЕЖИ" ИЛИ КАК ПРАВДА МОЖЕТ СТАТЬ "ВЫМЫСЛОМ", А ВЫМЫСЕЛ — "ПРАВДОЙ"
Иногда чистейшей воды сказки попадали в историю и оставались в ней на правах реальных событий, а происшедшее на самом деле впоследствии бывало объявлено даже не сказкой, а гнусным вымыслом.
Для иллюстрации как это происходит, можно рассмотреть два случая: правду, объявленную вымыслом, и вымысел, неумышленно объявленный правдой…
В двадцатых годах XIX-го столетия во Франции вышла весьма любопытная книжечка. Ее автор пытался доказать, что Наполеона Бонапарта… никогда не существовало! Что "так называемый Бонапарт" — на самом деле нечто вроде массовой галлюцинации, отражение старинных народных поверий. Двенадцать маршалов Наполеона (которых на самом деле было вовсе не двенадцать) объявлялись "преломлением в народном сознании двенадцати знаков зодиака".
И так далее, и тому подобное.
Читатель, решивший, что речь идет о шутке, о розыгрыше, ошибется.
Розыгрышем здесь и не пахло.
Книга была написана по заказу восстановленных на французском престоле Бурбонов и издана на их денежки из секретных полицейских фондов. Бурбоны абсолютно серьезно пытались вычеркнуть из истории корсиканского узурпатора, вбить в умы версию о "массовой галлюцинации" — при том, что еще были живы тысячи людей, видевших Наполеона, говоривших с ним, от простых солдат до коронованных особ.
Заодно Бурбоны приказали датировать их указы годами, приходившимися на правление Наполеона, — опять-таки со всей серьезностью.
Но все-таки на дворе стоял девятнадцатый век, и потому столь лихо вымарать из истории Наполеона не удалось.
Однако в более ранние времена такие штучки, бывало, и удавались — с таким успехом, что мы лишь сегодня начинаем продираться к истине…
Второй случай — превращение мифа в "реальную историю", даже не по злому умыслу, а по недоразумению.
(ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ!!! Эта история эта вымышлена от начала и до конца).
Дело происходит в Польше. Год на дворе… Ну, пусть будет 1889 — время относительно спокойное, восстания уже отшумели, террористы постреливают, но еще не набрали размаха, в общем, жизнь не так уж плоха. Один из героев этой истории, блестящий шляхтич Пшекшицюльский, политикой не интересуется совершенно — вертопрах, светский фат, завсегдатай салонов, раутов и гостиных, излишней образованностью не обременен. Зато богат и гостеприимен.
Именно в имение пана Пшекшицюльского попадает его новый знакомый, встреченный у графини Н, — серьезный молодой человек в очках, гость из далекого экзотического Сиама, еще не переименованного в Таиланд. Гость завершает в Европе свое образование, а заодно и пишет книгу — в его родном Сиаме очень мало знают о столь экзотическом континенте, как Европа… А поскольку молодой ученый (пусть будет Чандранипат, имя не вполне таиландское, но сойдет…) честолюбив и прилежен, он предпочитает балам и раутам многочасовые бдения над старыми бумагами. Он честолюбив, он хочет войти в историю как автор первого труда о загадочной Польше, написанного рукой сиамца…
— Все это к вашим услугам, пан Чандранипат! — широким жестом указывает пан Пшекшицюльский на покрытые паутиной и пылью шкафы с книгами и бумагами, которые не открывал отроду. — Батюшка мой, знаете ли, интересовался изящной словесностью, а мне все как-то недосуг… Копайтесь, коли охота, пока не надоест!
И, повязав модный галстук, со спокойной совестью бросает скучного гостя — у одного соседа — званый вечер, у второго — очаровательная дочка, у третьего — великолепные наливки…
Гость, о котором, признаться, пан Пшекшицюльский скоро и забыл, дни напролет просиживает в библиотеке, с трепетом разворачивая пыльные свитки. Как истый ученый, он был упрям в хорошем смысле слова, а потому польским уже более-менее овладел.
И вскоре натыкается на сущее сокровище.
Из старой папки с потускневшим ярлыком "Бумаги пятнадцатого века" сиамец вытаскивает прелюбопытнейшее письмо. Начертано оно не на пергаменте, а на бумаге — что ж, это, надо полагать, копия, которую посчитали нужным сделать ввиду несомненной важности документа.
И вот усидчивый ученый, старательно шевеля губами, вчитывается…
"Приветствую, дружище Збышек, желаю всех благ!
Письмо твое получил. Сообщаю последние новости, тебе наверняка будет интересно. Король Ежи Третий, и без того слабый умишком, растерял последние мозги, когда до него дошли вести об успехах мятежников. Королева Катажина помогать ему отказалась напрочь, бедняга просто извертелся, пытаясь хоть что-то придумать. Только в его дурную башку ничего умного и не приходит — а мятеж тем временем разрастается, и наш Тадеуш, будь уверен, показал себя с самой лучшей стороны, рад за него.
Встретил здесь князя Михала — он без особой охоты едет в Колонию нанимать солдат. Даже если у него что-то и получится, королю это поможет, как мертвому припарки… Я ему на это намекнул, после чего мы с князем поссорились напрочь.
Вот и все, пожалуй, устал я что-то скрести перышком. До встречи!"
Прилежный сиамец Чандранипат возвращается в Варшаву с копией сего интереснейшего документа. И, засев за книгу о Польше, старательно повествует о том, как в пятнадцатом столетии от рождества Христова здесь вспыхнул мятеж, и недалекий умом король Ежи, которому отчего-то отказалась помогать даже королева, попал в жуткое положение, явно не в силах справиться с восставшими.
Немного смущает неувязка — в списках правивших в пятнадцатом столетии королей никакого Ежи Третьего нет.
Должно же быть этому какое-то объяснение!
Но вот, кажется, дело и прояснилось…
Ежи Третьего нет, зато имеется Владислав Третий. Правивший подозрительно короткий срок — 1434-1444. Всего десять лет. Меж тем его предшественник Владислав Ягелло и правивший после Владислава Третьего Казимир просидели на престоле больше сорока лет каждый.
К тому же имеется какой-то странный разрыв: правление Владислава окончилось в 1444-м, а Казимир вступил на трон лишь три года спустя, в 1447-м…
Сиамец явственно ощущает холодок какой-то мрачной загадки. Правил короче всех в этом веке… И этот странный трехлетний перерыв… Подлинного ученого такие странности должны насторожить…
Вскоре готова парочка великолепных гипотез. Либо Ежи Третий и есть Владислав Третий, либо правление Ежи приходится на эти три "выпавших" из истории года, и потомки предпочитают умалчивать о безумном короле, потерпевшем поражение в борьбе с мятежниками, преданном собственной супругой Катажиной…
Впоследствии, уже в родном Сиаме, Чандранипат изложит в своем труде обе эти версии, с добросовестностью истинного ученого отметив, что доказать правдивость какой-либо из них пока не в состоянии.
Однако его книга и без того производит впечатление на сиамский ученый мир: признание, лавры, перстень от короля…
Все. Легенда зажила самостоятельной жизнью, утвердившись на страницах писаной истории в качестве реальности. Впоследствии, конечно, докопаются до истины, но с тех пор много воды утечет, Чандранипат так и умрет в преклонных годах, в блаженном неведении, и на его книгах долго будут учиться сиамские студенты…
А все произошло оттого, что заезжий сиамец поверхностно выучил польский язык. Достаточно, чтобы читать и понимать написанное, но кое-какие тонкости так и не успел узнать…
Письмо написано не в пятнадцатом веке, а в конце восемнадцатого, и представляет собой не копию, а оригинал. В польском языке, как и в некоторых других славянских, иные иностранные имена пишутся так, как и на родине носителей этих имен, а иные, наоборот, переводятся согласно правилам польской грамматики…
"Ежи Третий" — это Георг Третий, английский король, и в самом деле слабый на голову. "Мятежники", соответственно, — американские повстанцы.
"Королева Катажина" — не супруга бедняги "Ежи", а русская императрица Екатерина Вторая, и в самом деле отказавшаяся помогать Англии в войне против восставших колонистов.
"Князь Михал" — это какой-то английский герцог по имени Майкл — в польском языке слово "ксенже" с равным успехом может обозначать и "князя", и "герцога", что до сих пор создает помехи даже опытным переводчикам.
Загадочная Колония, где набирает солдат герцог Майкл, — на самом деле немецкий город Кельн, по-польски "Kolonia".
"Тадеуш" — это, конечно же, Тадеуш Косцюшко, участвовавший в войне американцев за независимость.
Как же письмо попало в папку, помеченную пятнадцатым веком?
А кто знает, это уже дело десятое. Кто-нибудь перепутал — не шибко прилежный слуга или папаша пана Пшекшицюльского. Это уже мелочи.
Важнее другое: вот так рождаются исторические ошибки, иногда продиктованные не сознательным стремлением к обману, а добросовестным заблуждением, недостатком знаний.
Но к этому может добавиться и вполне осознанная фальсификация, и заказное стремление переписать историю, густо разбавив ее мифами, а реальных людей превратив в сказочных персонажей…
