Крестьянская война начала ХХ века и ее значение для победы большевиков. Часть 1

Крестьянская война начала ХХ века и ее значение для победы большевиков. Часть 1

Официальная пропаганда постсоветской России навязывает нам взгляд на революцию, которая началась в России в октябре 1917 года и полностью изменила форму жизнеустройства нашей страны, как на переворот, совершенный кучкой фанатиков-большевиков, в отрыве от широких масс народа.

Именование Октябрьской революции «Октябрьским переворотом» стало почти что нормой для теле- и радиодикторов, журналистов, ученых и политиков, лояльных правящему режиму. Этот взгляд тем более широко и легко распространяется в массах, что он перекликается с существовавшим в СССР своеобразным культом Ленина, который советские люди впитывали еще с дошкольных учреждений. И вот человек, привыкший считать, что Ленин — это полубог, который один мог вершить историческими поворотами и судьбами целых народов и государств (а большинство нынешних критиков советского прошлого сформировались именно в те советские времена, а зачастую были даже работниками пропагандистской машины), теперь, даже объявив себя антисоветчиком и антикоммунистом, продолжает верить в то же самое, только теперь Ленин превращается у него из доброго полубога в злого, ввергшего Отечество в пучину неисчислимых страданий. Этим сторонникам «культа личности наоборот» в голову не приходит, что Ленин, каким бы гениальным политиком он ни был, все же оставался человеком, что он вовсе не производил революций, а лишь умел ждать наступления революционной ситуации и умел, дождавшись, воспользоваться ею с выгодой для своей партии. Это — большее, что можно потребовать от политика.

Способность воспользоваться или не воспользоваться объективно сложившейся ситуацией и отличает хорошего политика от плохого. А объективная ситуация — это равнодействующая социальных сил, численность которых намного превышают сотни или даже тысячи людей (напомним, что к февралю 1917 численность партии большевиков насчитывала не более 10 000 человек, накануне октября 1917 она выросла до 350 000 человек, что само по себе немало, но составляло ничтожное меньшинство от общего количества населения Российской империи, достигавшего около 200 миллионов человек). Один из наиболее проницательных политических философов мира — Никколо Макиавелли вывел закономерность, которая получила название «макиавеллевский кентавр». Суть ее в следующем: для того, чтобы взять и удержать власть, недостаточно одного насилия, нужно внутреннее согласие принимать эту власть со стороны большинства слоев населения. Это не обязательно должна быть сознательная и однозначная поддержка политической силы и ее целей. Политическую силу могут поддержать не до конца, воспринимая ее как «меньшее из зол». Поддержка эта также не обязательно должна быть активной, иногда достаточно просто не выступать против этой политической силы или выступать против ее противников. Но в любом случае власть не может достаточно долго удерживать кучка фанатиков, на какой бы жесточайший террор и на какую бы изощренную пропаганду она ни опиралась.

Итак, если в 1917 году в России пали одно за другим и самодержавно-дворянское и либерально-буржуазные правительства — значит, дело было не в «злом гении — Ленине», не в агитации большевиков, а в том, что эти правительства не устраивали широкие массы населения Российской империи. И если большевики, взяв власть в качестве руководителей Советского государства, сумели удержать ее, победить в гражданской войне и интервентов и сторонников всех остальных проектов, прежде всего «белого», буржуазно-либерального, то значит, опять-таки их поддержало большинство населения России, российский народ. Конечно, это не значит, что большинство россиян воспринимали большевиков как идеальных правителей. Отнюдь нет, но в той ситуации, при наличии того набора политических сил, выбор народа остановился на большевиках. И вряд ли возможно согласиться с современными антисоветчиками в том, что большевики «обманули народ», повели его за собой ложными посулами, а затем, не выполнив своих обещаний, стали проводить иную, ненавистную народу программу.

Трехлетняя — с 1918 по 1921 — гражданская война заставила все политические силы тогдашней России «раскрыть карты», «показать свое истинное лицо». Если в 1917 году кто-нибудь и мог обманываться относительно целей большевиков, то в 1919 и тем более в 1920 было ясно, что победа их будет равнозначна руководящей роли большевистской партии в управлении обществом, не зависимой от капиталистического Запада внешней политике России, уничтожению помещичьего землевладения, национализации земли и индустрии, ликвидации сословий, резкому ограничению прав церкви, ограниченной госавтономии нацменьшинств. Точно также, как если в 1918 году можно было обманываться относительно целей «белых», которые претендовали на роль истинных патриотов и защитников всех классов сословий России — от дворян до рабочих, то в 1920 году стало понятно, что приход к власти белых означал бы возвращение помещичьего землевладения и частного капитала, конституционную монархию или либеральную республику, отсутствие федеративного начала государства, заметное влияние на политику России стран Антанты — Англии, Франции, США. Победа большевиков стала возможной не вследствие их исключительной жестокости, в какой можно обвинить все стороны, участвовавшие в гражданской войне, и не вследствие их «лживой умелой пропаганде», в каковой также изощрялись и «белые», изображавшие из себя российских патриотов за английские деньги, а благодаря компромиссу большевиков с подавляющим большинством населения России.

Большинство же составляли вовсе не пролетарии, которых еще в советские времена было принято рассматривать, как единственную верную опору советской власти и выступления которых принято было рассматривать как решающий фактор в расшатывании самодержавно-дворянского государства. Увы, это не соответствует исторической истине. Пролетариев в России было не так уж и много — всего только 15 миллионов на всю 200-миллионную страну. Их забастовочная активность в период 1900–1917 г.г. хотя и была достаточно высокой, но вряд ли могла считаться «последним гвоздем в гроб царизма и капитализма». Да и после 1917 г. не все рабочие поддерживали большевиков и Советскую власть. Например, немало петроградских рабочих вышли на знаменитую демонстрацию в защиту Учредительного собрания, рабочие Ижевских заводов в 1918 г. под влиянием пропаганды меньшевиков перешли на сторону Колчака. Наконец, пролетарии были сосредоточены в Европейской части России, в немногих промышленных центрах, а также вдоль железных дорог. Конечно, большевики могли рассчитывать на поддержку части рабочего класса в этих центрах крупной промышленности, прежде всего в столицах — Москве и Петрограде. И действительно, из столичных рабочих формировались отряды Красной гвардии, которые сыграли свою роль в вооруженном восстании в Петрограде. Однако для того, чтобы обеспечить поддержку Советской власти по всей нашей огромной стране одних усилий рабочих было маловато. И тут мы подходим к сословию, которое является ключом к пониманию событий 1917–1921 г.г.

Настоящее большинство населения империи составляли крестьяне. Их было более 85 % всего населения, а если учитывать, что армейские низы также сплошь состояли из крестьян, то и более 90%. Очевидно, что без пассивного или активного согласия крестьянского сословия в России начала ХХ века ни одно крупное политическое преобразование произойти бы не смогло. Однако при анализе ситуации тех лет крестьянство, как правило, остается в тени. В лучшем случае его воспринимают как пассивную несамостоятельную массу, которая шла, хотя и не всегда уверенно, вслед за сознательными пролетариями и возглавившими их большевиками. В худшем случае, в антисоветском варианте описания событий крестьянство изображают как темную забитую массу, не понимавшую в силу отсталости и невежества «где его счастье». Такой взгляд на крестьянство связан, прежде всего, с его элементарным незнанием со стороны людей города. Крестьянство в России начиная с XVIII века было особым миром, который жил по своим законам, отличающимся от правил жизни образованных, средних и высших слоев населения Российской империи.

Реформы Петра Великого раскололи Россию на две неравные части. Первая — высшие и городские сословия — дворянство, духовенство, интеллигенция впитали в себя европейские ценности и постепенно стала себя ощущать частью Европы, вторая — крестьянство осталась верна идеалам допетровской московской Руси. Пропасть между верхами и низами русского общества росла от века к веку и достигла критических размеров именно в начале ХХ века. Историк Г. В. Вернадский отмечал, что в России 1900–1917 г.г.: «Массы крестьян в сельской местности жили в соответствии со стандартами XVII века и только начинали выходить из этой эпохи, в то время как горожане уже ощутили дух XX столетия». Иными словами, российские крестьяне сумели в ХХ веке сохранить живой осколок традиционного общества, давно уже разрушенного на Западе и замененного механистической бездушной и безбожной буржуазной цивилизацией.

Конечно, представителям европеизированных сословий России, которые сплошь были европоцентристами, крестьяне казались отсталыми, забитыми и невежественными, поэтому их зачастую и не принимали в расчет, смотрели на них как на ведомых, которых нужно осчастливить достижениями европейского просвещения, при этом мнения самих крестьян об этом никто знать не хотел. Вместе с тем сами крестьяне смотрели на себя совершено иначе: они видели в себе корень народа, они гордились своим трудолюбием, благодаря которому они смогли выжить, да еще и накормить город и господ в условиях сурового северного климата, не благоприятствующего сельскому хозяйству. Они видели в себе последних представителей Святой Руси, сохранивших свет истинной веры во мраке иноземного безбожия, в которое впали господа. Только сегодня историки начинают понимать, что в таком самовосприятии русских крестьян была большая доля истины, что действительно, как выразился В. Бердинских, это был «огромный материк русской народной культуры, лишь сейчас осознаваемый нами как огромная ценность».

Крестьянство российское было именно цивилизацией, то есть складом жизнеустройства, обладающим своими достоинствами, практической выгодой и духовной спецификой, не низшим по отношению к индустриальной буржуазной цивилизации, а другим, кое в чем же и превышающим ее. Крестьяне были носителями высокой культуры, хотя эта культура и кардинально отличалась от европейской, которую европоцентристы, в том числе и русские (от либералов до западников-марксистов начала ХХ в.) только и согласны были считать единственно возможной культурой.

Сама русская поземельная община — плод векового социального творчества нашего народа была сложнейшим общественным механизмом взаимопомощи, позволяющим устроить цивилизованную жизнь в сложнейших условиях. Россия — северная страна, в которой сельскохозяйственный сезон продолжается на несколько месяцев меньше, чем в странах Европы и США. Большая часть территории России находится в зоне рискованного земледелия, немалая часть вообще непригодна для земледелия. Климат в России жестко-континентальный, зимой морозы на большей части территории достигают -30 градусов Цельсия. Засухи и неурожаи вплоть до второй половины ХХ века приводили к периодическому массовому голоду. Крестьяне в рамках общины создавали «хлебные запасные магазины», то есть склады, в которых на случай голода складывали, обобществляя, хлеб. Обобществленное зерно выдавалось не только голодающим, из этого фонда его могли выдать обедневшему крестьянину для посева. Крестьянская община также строила дома для новых членов общины, следила за порядком в селе, за пожарной безопасностью, совместными усилиями строила колодцы, мосты, рыла пруды, заготавливала сено для скота. Община учила крестьянина трезвому поведению, умению ладить с людьми, быть хозяйственным, беречь добро — и свое и общее. В лоне общины сформировался тип русского крестьянина, который своим умом, находчивостью, достоинством, свободолюбием и способностью к взаимопомощи поражал А. С. Пушкина. Ему принадлежат показательные слова: «Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны … никогда не заметите в нем ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому. В России нет человека, который бы не имел собственного жилища. Нищий, отправляясь скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях… Наш крестьянин опрятен по привычке и по правилу: каждую субботу ходит он в баню, умывается по три раза в день».

Духовная культура русского крестьянства нам почти неизвестна, лишь по таким самородкам из среды крестьян как Кольцов, Клюев и Есенин мы можем судить о ее богатстве. А ведь они — лишь вершина айсберга, сами они питались духовными стихами и сказаниями, песнями безымянных крестьянских сочинителей. Кстати, знакомство с мемуарной литературой развеивает миф о повальной неграмотности крестьянства: в каждой деревне, а особенно в старообрядческих было по несколько грамотеев, только вот читали они и переписывали не западных романистов, а Священное Писание, труды древних богословов, стихи и рассуждения русских крестьян-Богоискателей, которых на Руси всегда было великое множество…

А крестьянское деревянное зодчество, прежде всего, крестьянская изба, которая как разъяснял Есенин в «Ключах Марии» была не просто жилищем, а космосом в миниатюре, символизировала собой весь мир — разве это не высокая культура?

Незнание и непонимание европеизированными высшими классами императорской России культуры и жизни большинства русского народа — крестьянства привело к тому, что из поля вниманий исследователей русской революции, не говоря уже о публицистах и широких кругах политизированной общественности, выпало и массовое движение крестьянства против помещичьего землевладения и за передачу земли общинам, которое в начале ХХ века охватило всю Россию. Вместе с тем оно и стало истинной причиной крушения самодержавия и режима либералов-февралистов и установления Советской власти. Без него большевики, как они и сами признавались, вряд ли бы добились победы.