Краткая теория смеха: для чего человеку нужен юмор? Ч.-2

Остальное содержание теории Кестлера испытывает влияние двух старомодных идей: гидравлической модели мышления, согласно которой имеющее свойство накапливаться психическое давление нуждается в аварийном клапане, и стремления к агрессии, которое порождает это давление. Чтобы дать полный ответ на вопрос «Для чего же вообще нужен юмор?», нам нужны три новые идеи.

Во-первых, достоинство, важность и другие воздушные шарики, которые юмор с такой легкостью прокалывает, представляют собой элементы комплекса влияния и статуса. Влияние и статус приносят выгоду тем, кто обладает ими, за счет тех, кто ими не обладает, поэтому у крестьян всегда есть мотив поднять бунт против высокопоставленных особ. Среди людей влияние — это не просто трофеи победы в борьбе, а некая туманная аура, приобретенная в результате признания эффективности в любой из областей взаимодействия людей — таких, как отвага, ловкость, мастерство, мудрость, дипломатические способности, связи, красота, богатство. Многие из этих претензий на престижное положение, можно сказать, «в глазах смотрящего»: они немедленно рассыпаются в прах, как только смотрящие поменяют свою оценку сильных и слабых сторон, которые в совокупности составляют ценность человека. Следовательно, юмор может быть оружием против господства. Использующий это оружие привлекает внимание к одной из многочисленных нелестных характеристик, которые имеются у любого смертного, каким бы влиятельным и могущественным он ни был.

Во-вторых, на господствующее положение можно претендовать, когда ты наедине с противником, но не с целой толпой. Человек, у которого в пистолете всего одна пуля, может удерживать десятки людей в заложниках, если у них не будет способа дать сигнал, по которому они все должны на него наброситься. Ни у одного правительства нет достаточной мощи, чтобы контролировать все население, поэтому, когда события разворачиваются быстро и люди теряют доверие к авторитету правящей верхушки, они могут ее свергнуть. Возможно, именно поэтому на службу юмору был поставлен смех — этот непроизвольный, дезорганизующий и весьма заразительный сигнал. Когда робкие смешки перерастают в безудержное веселье, подобно ядерной цепной реакции, люди начинают признавать, что все они замечали в столь восхваляемом лидере один и тот же недостаток. Если бы обидчик был один, он бы рисковал расправой со стороны объекта насмешек, однако если обидчиков целая толпа и все они, явно сговорившись, указывают на слабости объекта, это надежный способ. Рассказанная Гансом Христианом Андерсеном история про новую одежду короля — это хорошая притча о диверсионной мощи коллективного юмора. Конечно, в повседневной жизни нам не приходится свергать тиранов и срамить королей, но нам приходится ставить под сомнение претензии бесчисленных хвастунов, забияк, задир, пустозвонов, благодетелей, ханжей, мачо, всезнаек и примадонн.

Еще по теме:  ПРОЕКТЫ ТАНКОВ «ОБЪЕКТ 225» и «ОБЪЕКТ 226»

В-третьих, мозг рефлекторно интерпретирует слова и жесты других людей, делая все возможное, чтобы они стали разумными и искренними. Если речь фрагментарна или неразборчива, мозг милосердно заполняет пробелы или переходит к другой системе координат, в которой сказанное будет иметь смысл. Без этого «принципа релевантности» был бы невозможен язык как таковой. Мысли, стоящие за простейшим предложением, так замысловаты, что если бы мы попытались их выразить в речи в полном объеме, наша речь стала бы напоминать витиевато-многословный стиль юридических документов. Допустим, я говорю: «Джейн услышала на улице мелодию фургона с мороженым. Она побежала к комоду, взяла копилку и начала трясти. Наконец, оттуда выпало немного денег». Хотя я использовал достаточно мало слов, вы поняли, что Джейн — ребенок (а не восьмидесятилетняя старуха), что она трясла копилку (а не комод), что из копилки выпали монеты (а не банкноты) и что ей нужны были деньги, чтобы купить мороженое (а не для того, чтобы их съесть, инвестировать или подкупить продавца мороженого, чтобы он выключил мелодию).

Шутник манипулирует этими ментальными механизмами таким образом, чтобы публика помимо своей воли начала задумываться о суждении, которое способно разрешить несоответствие. Людям нравится истина, выражаемая этим суждением, потому что она не была навязана им в форме пропаганды, которую они могли бы отвергнуть, а была выводом, к которому они пришли самостоятельно. В этом суждении должно содержаться хотя бы какое-то оправдание, иначе аудитория не сможет вывести его из остальных фактов и не сможет оценить шутку.

Этим объясняется ощущение, что остроумное замечание может выражать истину, которую сложно выразить словами, и тот факт, что это эффективное оружие, которое заставляет людей хотя бы на миг согласиться с тем, что в иных обстоятельствах они бы отрицали. Острота Рейгана о том, что все сторонники разрешения абортов уже успели родиться, представляет собой такую банальную истину — мы все уже родились, — что на первый взгляд кажется бессмысленной. Тем не менее она обретает смысл, если мы исходим из положения о том, что люди делятся на уже родившихся и еще не родившихся. Именно в таких терминах предпочитают говорить об этой проблеме противники абортов, и каждый, кто понимает это высказывание, тем самым имплицитно признает, что такая формулировка возможна. Если исходить из этой формулировки, сторонник абортов имеет привилегию, но хочет лишить ее других людей, а следовательно, лицемерит. Это не означает, что данный аргумент на сто процентов обоснован, однако чтобы опровергнуть его, потребуется гораздо больше слов, чем тот десяток слов, который использовал Рейган. «Высшие» формы остроумия — это случаи, когда когнитивные процессы слушателей обращаются против них самих, заставляя их делать умаляющий достоинство вывод из исходных посылок, которые они не могут отрицать.

Еще по теме:  Мозг растёт дольше, чем считалось

***

Юмор далеко не всегда бывает злонамеренным. Друзья частенько подтрунивают друг над другом — это вполне безобидное занятие; более того, вечер, проведенный в шутливой беседе с друзьями, — одно из величайших удовольствий в жизни. Конечно, значительная часть этого удовольствия основывается на том, что друзья насмехаются над людьми, не входящими в их круг: это укрепляет дружбу в полном соответствии с принципом «враг моего врага — мой друг». Тем не менее значительную часть таких шуток составляет самоуничижение и снисходительное поддразнивание, которое, по-видимому, кажется всем приятным.

Компанейский юмор не только нельзя назвать агрессивным — его нельзя назвать и особенно смешным. Роберт Провайн сделал нечто, что никто даже не подумал сделать за более чем двухтысячелетнюю историю разглагольствований на тему юмора: он решил понаблюдать прямо на улице за тем, что заставляет людей смеяться. Его ассистенты незаметно подходили в кампусе колледжа к группам беседующих людей и подмечали, что вызывало у них смех. Что же им удалось обнаружить? Типичными фразами, после которых люди начинали смеяться, оказались «Мы с вами еще увидимся, ребята» и «Что бы это значило?!». Как говорится, это сложно объяснить, это нужно видеть. Только от 10 до 20 % всех ситуаций можно было описать как смешные и то по очень мягким критериям. Самые смешные фразы из 1200 примеров были следующие: «Тебе пить не обязательно, ты нам купи что-нибудь выпить»; «Ты ходишь на свидания с представителями своего биологического вида?» и «Ты тут работаешь или просто делаешь вид?». Провайн отмечает: «То, что на многолюдных вечеринках часто слышится смех, не означает, что гости рассказывают друг другу безумно смешные шутки. По большей части диалог, предшествующий смеху, напоминает диалоги из бесконечного телевизионного ситкома, написанного крайне бездарным сценаристом».

Чем же объясняется привлекательность почти не смешной болтовни, которая в большинстве случаев вызывает у нас смех? Если юмор — это противоядие от чувства собственного величия, средство для борьбы с доминированием, то его не обязательно использовать только в пагубных целях. Основная идея в том, что люди, взаимодействуя друг с другом, должны выбирать из меню разных концепций общественной психологии, каждая из которых отличается собственной логикой. Логика доминирования и статуса основана на неявных угрозах и подкупе, и она исчезает, если вышестоящее лицо больше не может их реализовать. Логика дружбы основана на готовности предоставлять друг другу помощь в неограниченном масштабе, что бы ни случилось. Люди стремятся к статусу и доминированию, однако они также стремятся к дружбе, потому что статус и доминирование преходящи, а друг останется рядом с тобой в горе и в радости. Два этих варианта несовместимы, и здесь возникает проблема сигнала. Если взять любых двух человек, один из них всегда будет более сильным, умным, богатым, красивым или влиятельным, чем другой. Всегда есть условия для установления отношений типа «доминирующий — подчиняющийся» или «знаменитость — фанат», однако ни одна из сторон не хочет, чтобы отношения развивались в этом направлении. Принижая ценность качеств, с помощью которых вы могли бы подчинить своего друга или друг мог бы подчинить вас, вы подаете сигнал, что основой для ваших взаимоотношений — по крайней мере, для вас — не является статус или доминирование. Лучше всего, если этот сигнал является непроизвольным, и его сложно подделать.

Еще по теме:  5 успешных людей, выбравших профессию не в соответствии с традицией семьи

Если эта идея верна, она могла бы объяснить сходство между смехом у взрослых людей и реакцией на имитацию агрессии и щекотание у детей и шимпанзе. Смех как бы говорит: «Может показаться, что я пытаюсь нанести тебе вред, но я просто делаю то, что нужно нам обоим». Эта идея также объясняет, почему дружеские шутки — это точный измерительный прибор, использующийся, чтобы оценить, какие отношения у вас с тем или иным человеком. Вы не будете поддразнивать вышестоящего или незнакомца, однако если один из вас отпустит пробную шутку, которая вызовет положительную реакцию, вы будете знать, что лед растоплен и что отношение движется в сторону дружбы. Если же поддразнивание вызовет недовольную ухмылку или ледяное молчание, вы поймете, что этот недовольный человек не желает становиться вашим другом (а может быть, даже истолковал вашу шутку как агрессию или вызов). Постоянные смешки, характерные для общения хороших друзей, — как бы повторное заявление о том, что основой для отношений по-прежнему является дружба, несмотря на то, что у одной из сторон регулярно появляется повод взять контроль в свои руки.

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ

Please enter your comment!
Please enter your name here

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте как обрабатываются ваши данные комментариев.