БОИ ЗА ФИШХАУЗЕН
Своим именем Фишхаузен (ныне — пос. Приморск) обязан рыбакам, многие столетия жившим на берегу залива Фришес-Хафф. История города связана с Тевтонским орденом, католическими епископами, прусскими герцогами и бранденбургскими курфюрстами, германскими кайзерами и профессорами знаменитой Альбертины (Кенигсбергский университет), на содержание которых с горожан взимался особый налог.
Здесь родилась не только прусская гвардия, но и прусское протестантство. В административном центре Замланда работали: лесопильный, кирпичный и газовый заводы, мельницы, электрическая и семеноводческая станции, скотобойня, банки, школы, сиротский приют, дом престарелых, больница и госпиталь. С населенными пунктами полуострова Фишхаузен связывали автомобильные и железные дороги, а также судоходный залив.
Весной 1945 года окружные власти вновь открыли сберегательные кассы и стали выдавать кредиты для посевных работ, свернутых уже к началу апреля из-за постоянных налетов советской авиации. Вновь были назначены бургомистры и старосты, занятые сбором продовольствия для людей и кормов для брошенной домашней скотины. Собственное население округа давно бежало, и оставленные ими дома и имения занимали беженцы из других районов Восточной Пруссии и Кенигсберга, грабили отступавшие солдаты Вермахта.
Днем 16 апреля, когда в городе еще работали почта и телеграф, бои за Фишхаузен развернулись с новой силой. Прилегавшую к городу высоту, сплошной лабиринт траншей и дзотов, пять раз штурмовали гвардейцы 32-й стрелковой дивизии. Воинское счастье улыбнулось Герою Советского Союза гвардии капитану М.А. Андрееву, ворвавшемуся с пулеметным расчетом в немецкую траншею. Сопротивление противника было сломлено, и 2-я гвардейская армия вышла к узкому перешейку земли, более походившему на кратер вулкана. Особенно сильной бомбежке и артобстрелам подвергалось «имперское шоссе № 131», забитое немецкой военной техникой: танками, вереницей автомашин вперемежку с бронемашинами, тракторами, повозками и орудиями, так что по нему не было возможности не только проехать, но и пройти. Все потеряло здесь свою устойчивость: и воздух, и земля, и вода, из которой то и дело вздымались
серо-зеленые фонтаны.
«…перед обедом каждые полчаса волнами налетали около 500 бомбардировщиков. И уже после первой волны город полыхал во всех углах и концах. Позднее русские сбросили бомбы на наши позиции, и наша рота понесла большие потери,— вспоминал немецкий солдат. — Здесь, к востоку от Фишхаузена, я пережил сильное волнение. Спускавшийся на парашюте советский летчик стрелял по нам из своего автомата. По нему открыли ответный огонь, и он упал на землю уже мертвым. Между отлетом одних и прилетом других бомбардировщиков мы решили переместиться на значительное расстояние от Фишхаузена, так как удержать позиции было невозможно».
Изрытый траншеями и перегороженный баррикадами старинный Фишхаузен, чье население в предвоенные годы не превышало и четырех тысяч человек, превратился в груду щебня и золы. Неопадающая пыль и дым, зарево пожаров, охвативших город, сделали полдень пасмурного дня похожим на вечер. Используя осветительные бомбы, советские летчики уничтожили до восьми-десяти танков и бронетранспортеров, разрушили железную дорогу, отправив под откос эшелон с заводским оборудованием. Между налетами авиации ночное небо прочерчивали своим багряным пунктиром «катюши». Под их прикрытием бойцы 17-й гвардейской стрелковой дивизии 39-й армии вышли на северо-западную окраину городка. Штаб одного из стрелковых полков укрылся под сводами орденской церкви, украшенной фресками XIV века и старинным алтарем с изображением фигуры Христа, держащего в руке земной шар. Высокая башня кирхи служила ориентиром для немецкой артиллерии. Ее снаряды вывернули наизнанку небольшую булыжную площадь и разбили стоявшие у входа в храм терракотовые статуи святого Адальберта и первого евангелистского епископа Георга фон Поленца, ранив осколками солдат-связистов. Когда раненых внесли в церковный подвал, стоявшие рядом бойцы услышали, как один из них с большим трудом начал петь: «Это есть наш последний и решительный бой». Через минуту песня утихла, боец замолк навсегда.
С юго-восточной стороны город Фишхаузен прикрывался заболоченным лесным массивом, откуда противник меньше всего ожидал атаки. Здесь стучали топорами бойцы 126-й Горловской стрелковой дивизии (в составе 43-й армии), сбивавшие щиты-волокуши для полевой артиллерии, которую чуть ли не по пояс в воде, обливаясь потом, тянули на руках. Солдаты и офицеры с трудом пробирались в вязкой трясине, держа над головой оружие и патроны. Каждый шаг требовал куда больших усилий, чем километры, пройденные ими по обычным дорогам.
Судьба этой дивизии была типичной для соединений Красной Армии, участвовавших в Великой Отечественной войне. Тяжелый июнь 1941 года, горечь отступления от границ Восточной Пруссии на Немане, четыре окружения.
126-я стрелковая дивизия первого формирования (1939 г.) закончила свой боевой путь под Москвой в составе менее 1000 человек и была расформирована. В 1942 году была сформирована другая дивизия, от первой ей достался только номер.
После трудных боев дивизию не отводили на отдых, а снова бросали на самые трудные участки фронта под Сталинградом, в Донбассе, в Севастополе. Ее бойцы освобождали Белоруссию и Литву, брали Тильзит и Кенигсберг. За массовый героизм и воинское умение соединение наградили двумя орденами Красного Знамени и орденом Суворова.
У советских солдат был достойный противник — 1-я восточно-прусская пехотная дивизия, одна из лучших в Вермахте. Ее солдаты маршировали по площадям многих европейских столиц, взрывали дворцы и парки в пригородах Ленинграда. С Восточного фронта ее вернули для защиты Кенигсберга. В составе дивизии воевали батальоны морской пехоты и гитлерюгенда и «соединение восточных народов». Потери этой дивизии у Фишхаузена превзошли потери всех сражений, в которых она прежде участвовала. Из остатков ее частей, позднее пробившихся к Пиллау, была сформирована лишь небольшая боевая группа.
Из донесения командира 126-й стрелковой дивизии: «Противник к исходу суток 16.04.45 г., оказывая отчаянное сопротивление на подходах к г. Фишхаузену, обороняясь на господствующих высотах, контролируя огнем всю прилегающую местность, массированным артминометным огнем и пулеметным огнем пытался сдержать продвижение наших частей.
Наведя переправы, в 18.00 16.04.45 г. 550-й и 366-й стрелковые полки перешли в наступление и, подвергаясь сильному фланговому огню противника, в 21.00 16.04 ворвались на восточную окраину г. Фишхаузен и завязали уличные бои. В результате активных действий штурмовых групп во взаимодействии с артиллерией, гранатой и зажигательной бутылкой в рукопашном бою и в ожесточенной схватке за отдельные кварталы и отдельные укрепленные здания в 24.00 16.04 форсировали устье реки в районе гавани, части дивизии к 4.00 17.04. полностью очистили южную часть города Фишхаузен».
Группа автоматчиков вышла скрытно к мосту, до взрыва которого оставалась ровно одна минута. В то время как ефрейтор А.А. Малютин обезвреживал фугас, его товарищи, отбиваясь от наседавшего противника, ожидали подхода танкистов, которые, с ходу преодолев речку, ворвались в городские кварталы. В уличном бою бойцам не хватало патронов, и они стреляли короткими очередями. Лейтенант С.Д. Чередниченко, доставивший в пехотную цепь девять коробок с лентами патронов и пять ящиков с ручными гранатами, был позднее награжден орденом Красной Звезды.
Бронебойщик В. Хомичук из подвала жилого дома поджег легковой автомобиль. Вторым выстрелом он попал в водителя грузовой машины, и она на большой скорости ударилась в стену горевшего трехэтажного особняка, густым, клубящимся дымом закрыв перекресток, куда немцы выкатили противотанковое орудие. Рядовой А. Шохин через окно соседнего дома пробрался в тыл расчету, и когда немецкий унтер-офицер прильнул к прицелу, открыл автоматный огонь. До конца боя эта пушка так и простояла со снарядом в стволе.
Когда один из бойцов попал под огонь немецкого пулеметчика, старший сержант В.М. Криницкий, будучи ранен сам, спас жизнь своему товарищу. А бойцы младшего сержанта Н.Ф. Догаткина стремительным броском выбили немцев из траншеи у залива, на берегу которого взорвали склад немецких боеприпасов. Рядовой Г.С. Федяев с гранатой в руке ворвался в укрытие и пленил тринадцать солдат. Старшина А.П. Авдеев, заменив раненого телефониста, исправил под огнем около сорока порывов линии связи с командным пунктом полка. В этот день отличились и музыканты дивизии под командой капельмейстера М.Н. Пивника, убрав груду искореженного металла с дороги, ведущей к Фишхаузену, в сражении за который дивизионная артиллерия выпустила снарядов калибра 122 мм больше, чем при штурме Кенигсберга. Командиры батарей и огневых взводов — старшие лейтенанты А.М. Тюрин, П.П. Янковский, лейтенанты К.В. Лубович, Н.Н. Хуснупин, Л.И. Кулаков, Д.Д. Шерстюк, младший лейтенант А.Ф. Пласкин — били прямой наводкой по немецким дотам и снайперам, засевшим на чердаках зданий, в помещениях вокзала и водонапорных башнях.
ЗАНЯТИЕ ФИШХАУЗЕНА
Днем 17 апреля, когда на городских улицах продолжали рваться бомбы и гранаты, генерал И.И. Людников, пробираясь по грудам щебня, обломков, обходя кладбище трупов, разбитых орудий, машин и повозок, вышел на берег залива, где подписал донесение, имевшее особую важность. В графе, куда изо дня в день заносились потери, на этот раз было записано: «В течение дня войска армии приводили себя в порядок, мылись в бане, производили сдачу боевых патронов, гранат и ракет на склады боевого питания». О том, что эти слова означали конец войне на еще одном берегу залива Фришес-Хафф, было ясно гвардии старшине Николаю Трофимову: «Дошли, товарищ генерал. Дальше некуда. — И тут же полюбопытствовал: — А может, на Берлин?». — «Спасибо тебе, гвардии старшина, за то, что дошел от Волги до Балтийского моря. А куда дальше, я и сам не знаю. Куда прикажут. Мы люди военные», — ответил ему Людников.
Советским войскам достались большие трофеи: четырнадцать танков, двадцать две самоходки, семьдесят два бронетранспортера, более двухсот автомобилей и тысячи мотоциклов, склады с марочными винами и коньяком, эвакуированные сюда из Кенигсберга. Если верить очевидцам, то часть винных запасов погибла в огне пожаров, другую немцы спрятали в окрестностях виллы Порр. О дальнейшей судьбе «драгоценного груза» умалчивают отчеты трофейных команд. На привокзальных путях Фишхаузена стоял состав с техническим спиртом. Врачи ничем не смогли помочь выпившим его солдатам.
От некогда ухоженного и уютного Фишхаузена чудом сохранилось лишь семьдесят пять строений, в которых поселились военные моряки и немецкие жители. В большом юнкерском имении на окраине города остались десятки раненых немецких солдат, а в подвале господского дома нашли сбитого над Фишхаузеном советского летчика. Его спасли от жандармерии русские женщины-невольницы. Они выдали раненого офицера за свою больную подругу. Один из немецких солдат предупредил женщин, чтобы они вели себя осторожнее, и сообщил, что вот-вот сюда придут русские.
В сенном сарае пехотинцы обнаружили раненого летчика, старшего лейтенанта М. Абрамишвили. Прикрывая наземные войска, он успел выброситься из горящей машины с парашютом и попал в плен. Немецкий офицер осмотрел его и, смазав мазью обожженные места на теле, показал Абрамишвили объемистую кожаную папку: «Здесь секретные документы. Я хочу передать их русским. За это сохраните нам жизнь». Он ткнул пальцем в себя и молодую женщину-машинистку. Важные бумаги передали в штаб 39-й армии, а летчика представили к награде и вернули в свою часть.
Когда последний командующий немецкой группировкой «Земланд» Дитрих фон Заукен предпочел русский плен, он спросил генерала А.П. Белобородова: «А Фишхаузен? Он цел, этот город?» — «Не очень. Там шли жестокие бои». —
«Бог мой!» — воскликнул немец и заплакал. «В чем дело?» — удивился Белобородов. «Вы не поймете меня. Фишхаузен — моя родина. Там жили мои деды и прадеды. Родовое поместье, парк, каскад прудов. Жизнь и обычаи, сложившиеся веками. Все было — и ничего нет. Я исконный пруссак. Я дворянин. Разве Вы можете это понять?». — «Нет,— ответил ему Белобородов,— мне не понять, почему вы, вторгшись к нам, испепеляли целые города, не моргнув глазом, а теперь, когда война пришла к вам в дом, плачете? Где логика?».
«Он был очень расстроен, этот сентиментальный барон, твердил про старинный дом, про стены, увитые плющом, и зимние вечера у камина. А я слушал и мысленно представлял, что было бы со мной, попадись я в его руки в сорок первом,— вспоминал этот разговор генерал Белобородов. — У меня имелось к нему несколько деловых вопросов, но я решил отложить этот разговор и пригласил Заукена к столу. Однако и рюмка водки не встряхнула прусского барона. Он еще больше раскис, и говорить с ним стало не о чем».
В ежедневной сводке командование Вермахта в Восточной Пруссии указывало на упавший боевой дух войск и тяжелые потери. Бежавших в Пиллау немецких солдат перехватывали густо расставленные посты полевой жандармерии у Тенкиттена (ныне — пос. Береговое), где разбитые части дивизий дрались плохо и удерживались офицерами только с помощью оружия. Потери в офицерском составе большие: только за 24 часа убито четыре командира дивизий. Потери в материальной части артиллерии — она большей частью разбита. Командование войсками и комендант Пиллау принимали все меры, чтобы косу севернее Пиллау сделать зоной глубоко эшелонированной обороны и там объединить войска».
Усилив свой натиск, армии Василевского прижали к заливу основные силы противника, вынудив его отступать по узкой, к тому же простреливаемой, прибрежной полосе в сжимавшуюся горловину пиллауского полуострова. Эта мышеловка вот-вот должна была захлопнуться. Таким образом, к 17 апреля большая часть Замланда была очищена от противника.
В первый послевоенный год Фишхаузен переименовали в Приморск. В центре его установили фигуру воина с автоматом в руках под развернутым знаменем. По обе стороны от монумента покоятся останки 1.807 советских солдат и офицеров, павших здесь в апрельские дни 1945 года.